@темы: асибе, музыка

Какое-то (довольно большое) время назад у меня был приступ писательского рвения и я наваяла несколько зарисовок о своем детстве, проведенном в пионерлагере под Зеленогорском. Я уже выкладывала их под список, теперь решила выложить для всех - мало ли, может кому интересно.. Текст, правда, местами покоцан - все же некоторые вещи оказались слишком личными, не могу их показывать, хоть что делай.
Вот так выглядела плакатная гуашь, которой мы рисовали летом в кружке выжигания по дереву...


Белила цинковые
читать дальше

Кораблик детства
Уплывает в детство…
Белые, большие
Трубы скошены назад.

Сугробы были большими-большими, а бабушка – маленькой-маленькой. Когда она шла по тропинке между этих сугробов, видна была только ее голубая шапочка. Это – мое первое воспоминание о пионерском лагере в Молодежном, где бабушка с дедушкой отработали 14 лет. Где я выросла. Место, которое навсегда, наверное, будет в моем сознании символом покоя, дома, счастья. Лета. Конечно, лагерь – это прежде всего лето. Сосны, горны, речка, пляж, музыка из радиоточки... Но лето, как всегда, кончается слишком быстро (С). Уезжают дети, вожатые, повара и радист. А сторожа и завхозы остаются работать круглый год. И их внуки приезжают на все каникулы, а не только на летние.
Самое увлекательное зимнее приключение – строить норы и крепости. Снег с дорожек счищался на обочины… впрочем, это отдельная история. Когда летний сезон закрывался, в лагере оставались пять человек обслуги: завхоз (мой суровый дед), дворник дядя Коля и три сторожа: бабушка, жена дворника и еще кто-то третий, не помню сейчас. Возможно, какое-то время как раз дядя Коля тоже сторожем подрабатывал. Во всяком случае, дежурили сутки через двое. И этот крошечный штат содержал немаленькую (хотя и не огромную, лагерёк был рассчитан всего на полторы сотни человек) территорию. Так вот мы вместе с бабушкой чистили дорожки после снегопадов. Обычно это делалось ночами, во время ее дежурств. Был особый шик в том, чтобы не спать ночью, а идти «на территорию» и сгребать огромными лопатами-волокушами снег в кучи.
Со временем они разрастались до весьма внушительных размеров, и потом в этих сугробах можно было прорывать ходы. И прятать в них сокровища. Например, добытые с риском быть застуканными и наказанными сосульки. Сосульки сбивали палками с крыши клуба – она была достаточно низкой и как-то особо богатой на сосульки. Занимался этим обычно брат Леша, как самый большой и высокий. Потом на санках все это добро окольными путями, лесом, провозилось в катакомбы и там втыкалось в снег.
Рядом с лагерем находился кардиологический санаторий всесоюзного значения. Очень престижное заведение, с огромной территорией, специальными дорожками для дозированной ходьбы «сердечников», клумбами и фонтанами. Новый корпус – многоэтажное здание из стекла и бетона, старый – желтое, трехэтажное в псевдоклассическом стиле, с портиком и колоннами. Еще существовал старый домик для то ли бухгалтерии, то ли канцелярии. Очаровательная дачка, построенная в конце XIX в.
Это была типичная карельская дача в финском стиле, деревянная, на фундаменте из гранитных валунов. Рядом с нашим домом таких было еще две. Но в тех двух жили, как в коммунальных квартирах, семьи работников санатория или просто «местные», и были они усадьбами скорее крестьянскими, хотя тоже очень добротными. Эта же отличалась изысканностью как снаружи, так и внутри. С внутренним убранством мы смогли ознакомиться позднее, когда санаторское начальство, решив, что реставрировать или даже просто ремонтировать старый деревянный дом не выгодно, просто бросило его тихо догнивать. Мы залезали туда через покосившиеся двери и видели роскошную лестницу, изразцовые камины и украшенные лепниной потолки. Рядом с дачкой проходила аллея из голубых елей. На скамеечках под этими елками мы с братом любили сидеть в жаркие дни, прячась от солнца.
Когда, уже после дедушкиной операции и их переезда в город, Женя рассказала мне, что дом сгорел, мне казалось, что я потеряла близкого друга и частичку себя. Сейчас не осталось ни одного из тех трех домов. Нет ни бабушки, ни дедушки, Алешка живет на другой стороне Земли, а шикарные голубые ели вытянулись и облысели.


Умбра жженая
читать дальше

Там, где тихо плещет речка,
Где оранжевый закат…

Лагерь стоял сравнительно недалеко от Финского залива, но не прямо на берегу. Надо было пройти минут пятнадцать по загадочно-мрачноватой лесной дороге, которая никогда не освещалась солнцем, миновать старую финскую дачу, окруженную огромными елями, и перейти по мостику через ручей. Но в заливе купалась только малышня. Старшие отряды ходили на Черную речку, чье имя носил уже упоминавшийся соседний санаторий. Речка была действительно черной – вернее, темно-коричневой, потому что текла через торфяники, – холодной и относительно глубокой. Во всяком случае, я в ней дважды чуть не утонула. Там, где она впадала в залив, приютился небольшой пляжик, на котором мы и располагались. С одной стороны пляж ограничивался роскошной березой, с другой – густыми зарослями низкого прибрежного шиповника. Посередине высилась куча гранитных валунов, сложенная там в незапамятные времена с неизвестной целью. Для нас оставалось не так уж много места. Если же переплыть речку, можно было попасть на заболоченный противоположный берег. Там, в густой высоченной траве, росла пахучая дикая валериана и зверобой. Мы иногда плавали туда и саперной лопаткой копали толстые душистые корни, которые бабушка потом заваривала «чтобы не нервничать».
Но самые красивые места шли дальше. Если пройти вверх по течению, мимо кустов и санаторского пляжа с шезлонгами, мимо полусгнивших рыбацких сараев, встроенных в почти отвесный берег, то можно было попасть на узкую полоску песка, зажатую между пахнущей кувшинками водой и финской гранитной кладкой. Что это было – остатки фундаментов или просто укрепления, защищающие берег от размывания – сказать сложно. Над песком нависали роскошные сосны, не корабельные, а растущие на свободе и от того не сбрасывавшие нижних веток. По ним можно было забираться настолько высоко, насколько хватало смелости, и смотреть на воду. Сохранилась фотография: мы с сестрой, сидим на стволе растущей под углом сосны, а Алешка с выражением крайних усилий на лице подпирает эту сосну на манер атланта, будто бы не давая ей упасть. Мне семь лет, сестре пять.
На этом пляжике состоялась моя единственная в жизни ролевая игра. Я была уже взрослой барышней лет восемнадцати или девятнадцати, брату Леше, соответственно, было двадцать три или двадцать четыре года. В очередной раз приехав к дедам, мы бродили по окрестностям, по любимому маршруту – от лагеря до поста ГАИ и моста через реку, – обсуждая недавно прочитанных мной Властелина колец и Сильмариллион. По ходу вспомнили, что посланных в Среднеземье магов, истарей, было пять. В книге приводились имена и истории трех: Радагаста, Сарумана и Митрандира (Гендальфа). Как звались и куда делись остальные два – хроники умалчивали. Мы решили восполнить этот пробел. Придумав двум оставшимся магам имена, мы с братом разыграли в лицах историю их приключений, завершившуюся кровопролитным и продолжительным сражением на шишках. К сожалению, я в упор не помню даже приблизительное содержание этой истории, помню только, что на мне был розовый сарафан, поэтому мой персонаж звался Кто-То-Там Розовый.
Алешка, как я уже говорила, был невероятным выдумщиком. Астматик и вообще ребенок со слабым здоровьем, он физическим усилиям всегда предпочитал интеллектуальные. С раннего детства словом «играть» у нас обозначался процесс хождения по улице (вдоль речки, по лесам вокруг лагеря, возле нашего купчинского дома или его дома на Средней Рогатке – не важно) и сочинения историй на самые разнообразные темы. Значительную их часть составляли рассказы о том, как Алешка вырастет и станет знаменитым шахматистом/баскетболистом/дипломатом/еще кем-то, в зависимости от того, чем он увлекался в настоящий момент. Причем это были не просто абстрактные мечты, это были красочные романы с продумыванием мельчайших деталей, диалогами, вовлечением реальных представителей тех или иных профессий, друзей и одноклассников Алешки, с подробностями матчей/переговоров, интригами, злопыхателями, подковерными играми и, конечно, торжествующим героем в конце.

Да, еще ведь был Маркот! Гигантский разумный кот-сибарит, который постоянно попадал в невероятные истории. Что-то вроде Гарфилда. В роли кота, конечно же, выступал Алешка, а мы были свитой. Играли в эту игру мы не однажды, но больше всего запомнились те разы, когда мы забирались за клуб. Надо сказать, что территория лагеря была очень ухоженной и благоустроенной. Асфальтовые дорожки, цветники, альпийская горка. По краям, конечно, ее обрамляли леса, но светлые, сосновые. Пионеры распределялись по территории более или менее равномерно. Пионеров Алешка не любил. Кроме того, никогда не позволял себя зачислять в отряд, потому что с детства не терпел быть «посчитанным», и потому не имел официального права находиться в сезон на территории «детского оздоровительного учреждения». Но было на самом краю территории, за клубом, совершенно волшебное место. Тыльная сторона пионерлагерного клуба выходила на юг, от стены вниз спускалась небольшая горка, за ней рос рядок молодых пушистых сосен, дальше - небольшая лужайка, где было всегда тихо и уютно, а в солнечный день очень тепло, потому что с другой стороны лужайку отгораживал от людских взоров и ветра холм очистных сооружений, от подножия до макушки поросший синими люпинами. Ходить туда строго запрещалось, нам рассказывали страшные истории о том, что под тонким слоем земли холм доверху наполнен… ну, тем самым, что вычищают в сооружениях из канализации. Полезешь – провалишься в «воно» и утонешь, пугала нас бабушка. До сих пор не люблю люпины, они у меня всегда ассоциируются с «воном».
Так вот, там, на этой солнечной полянке, никогда не отсвечивали ни пионеры, ни лагерное начальство в лице часто сменяющихся директоров и неизменной противной бухгалтерши Ольги Алексеевны, и там можно было валяться на особо шелковистой травке, есть растущую в изобилии землянику и играть в Маркота. Идеальное место для толстого ленивого кота.
Когда Алешка в очередной раз приезжал в Россию, он давал мне номер своего очередного временного мобильника. Я задумалась, как его записать: под именем «Алеша» уже был сохранен его канадский номер. «Запиши Маркот», – посоветовал брат. Так я и сделала. Теперь в моем сотовом живет Маркот, кот с солнечной полянки за клубом

Крон желтый
читать дальше

Гляжу вокруг – какие рожи!
Встряхнусь: зато какие души!
Иду от мясника Сережи
До парикмахера Андрюши.

Наш дом стоит на границе территории лагеря, примыкая одной стеной к забору. Перед домом – асфальтовые дорожки и треугольная лужайка с одинокой сосной. Лужайку регулярно косят, но все равно в начале лета на ней бодро желтеют одуванчики, а в середине – зверобой. Если сорвать маленький желтенький бутон и потереть им ноготь, тот окрасится в малиновый цвет.
Справа от дома детская площадка, слева – газовое хозяйство, обнесенный сеткой-рабицей участок с огромными стационарными газовыми баллонами для нужд пионерлагеря. У газового хозяйства стоит бабушка, и обеспокоенно восклицает: «Женя, хрен! Женя, хрен!»
Женя - крупная, сильная женщина с ярко-желтыми крашеными волосами, низким грудным голосом и мужской повадкой, широко размахиваясь, косит траву. В углу участка вырос огромный развесистый хрен, и бабушка беспокоится, как бы Женя его случайно не скосила – осенью листья пригодятся для засолки грибов.
За шестнадцать лет, которые деды отработали в Молодежном, перед нашими глазами прошли толпы сотрудников лагеря. Кто-то появлялся на сезон и не оставил после себя ни следа, ни памяти. Кто-то за тот же сезон успевал стать почти родным. Кто-то ездил долгие годы, с детьми или внуками, и мы росли вместе, ссорились, мирились, играли и влюблялись. Что характерно – почти ни с кем из наших летних знакомых мы не встречались в городе. Тетя Женя составляла одно из немногих исключений.
Работала она кем придется – то сторожем, то дворником, то прачкой, то уборщицей, но неизменно оставалась нашим другом и была «своей в доску». Бабушка, которая всегда крайне неохотно отпускала нас к «чужим», постоянно переживая, что мы мешаемся и стесняем людей, без колебаний позволяла нам отправляться с тетей Женей на дальние прогулки и бывать у нее в гостях. Женя одна растила двух сыновей – Андрюшу и Сережу. Андрюша, высокий полнокровный брюнет с яркими пятнами на щеках, был много старше нас, учился в техникуме и приезжал эпизодически. Во время его визитов они с тетей Женей вместе курили на полянке на одном из подступов к Заречью, а младший сын, Сережа, страшно сердился и прятал от мамы сигареты. Сережа был маленьким, бледненьким, худеньким мальчиком с огромными серо-голубыми глазами и вечно шелушащейся от аллергии кожей. С моей сестрой, тоже Женей, они были ровесниками и большими друзьями, в основном на почве общего увлечения ловить всякую мелкую живность – гусениц, кузнечиков, божьих коровок, – и тащить ее домой в спичечных коробках. Тетя Женя, панически боявшаяся насекомых, потом не могла спокойно спать ночами, опасаясь, что эти квартиранты прогрызут свои коробки и будут падать на нее с потолка.
Мне в тете Жене нравилось все: ее большие выразительные глаза, ее густые яркие волосы, ее низкий вибрирующий голос, которым она пела про «Белый шиповник» и «В море соли и так до черта, морю не надо слез». Подозреваю, что когда я увидела «Юнону и Авось», меня очаровали не только романтический сюжет и брутальный Караченцов, но и то, что песни оттуда я впервые услышала от тети Жени.
Именно с ней мы и ходили на гору Смерти. Говорят, свое название она получила после войны, когда полегло множество народу. Хотя, возможно, сам вид крутого высокого обрыва навевает подобные ассоциации – отвесный песчаный склон, по которому можно было бежать, пока ноги не подкашивались, и ты не летел кувырком вниз.
Сережа входил в многочисленную компанию «персональских» детей, пользовавшихся всяческими привилегиями и находившихся на особом положении. Мало того, что мы ночевали дома, мы еще и имели право ходить за территорию. При этом все бонусы пионерлагеря – кино, конкурсы, дискотеки, абсолютно все коллективные развлекухи были в нашем распоряжении.
Впрочем, на развлекухи мы были горазды и сами. Компания «персональских» менялась год от года, была очень пестрой и не всегда дружной, но фантазии нам было не занимать. Мы организовывали для родителей концерты на детской площадке за домом. Мы разбивались на группы и устраивали войны с захватом пленных и трофеев – карт и флагов противников. Более урезанным составом мы строили шалаши и домики в лесу. И, конечно, мы играли в «семьи».
Семьи были расширенным вариантом игры в дочки-матери. Никаких кукол, разновозрастная компания в этом не нуждалась. Роли мам, пап, детей и родственников исполняли мы сами. Самым прекрасным была возможность строить дома. В городе такое было в принципе невозможно – набор разрешенных к выносу из дома предметов строго ограничен. Тут же можно было притащить все – стулья, подушки, покрывала, граненые стаканы и казенные тарелки. Чья-то мама или бабушка обязательно работала в столовой, а это значило, что у нас была настоящая еда, а не только собранная в ближайшем лесочке черника. Уж сухарей-то выпросить можно было всегда. Вся эта роскошь стаскивалась на детскую площадку за домом, отгороженную от лагеря забором и лесочком. Там мы вили гнезда, ссорились и мирились, пока кто-то из взрослых не разгонял теплую компанию: нечего таскать казенное имущество, и вообще «идите в отряд». Особенно зверствовала в этом плане бухгалтерша – она не просто нас гоняла, а жаловалась дедушке. Это было страшно.
Воспитанием нашим на каникулах обычно занималась бабушка. При правильном подходе ее можно было уговорить разрешить практически что угодно, а в случае провинностей вполуха слушать недовольное ворчание. Дед – это совсем другой разговор. До наших проказ он снисходил в самых крайних случаях. В его ведении находилось имущество и материальное обеспечение кучи народа, он был постоянно занят действительно серьезными вещами и вошкаться с нами ему было просто некогда. Но в особо криминальных случаях дед вызывал нас на кухню, усаживал перед собой и делал выговоры. Главным его аргументом, кстати, было: «Как вам не стыдно бабушку расстраивать». До крика он никогда не унижался, но строгий командирский тон и непререкаемость суждений делали свое дело. Перечить деду было невозможно, слушались мы его беспрекословно, боялись и уважали. И как раз случаи, когда на наше поведение жаловались посторонние, входили в его юрисдикцию.
Подобных жалобщиков мы ненавидели люто. Прекрасно помню, что одна из наших «партязских операций» заключалась как раз в том, что мы прятались в кустах около столовой с бильярдным кием, изображавшим снайперскую винтовку, и караулили бухгалтера и тогдашнюю директрису, неся справедливое возмездие и неминуемую смерть. Партязы, кстати, были нашей семейной тайной – Алеша, Женя и я. Никакие друзья в нее не посвящались, насколько я помню.

Зелень травяная
читать дальше

В чаще леса густой,
Под зеленым листом…

Зелени вокруг нас было предостаточно. Собственно, все, кроме залива и лагерных корпусов из белого кирпича, являло собой разнообразнейшие оттенки зеленого. Сизая бирюза сосен, темный глянец шиповника, нежно-салатовые березки, мрачные, почти черные ели, пестрый ковер разнотравья. Но самый яркий, настоящий зеленый цвет можно было увидеть в Заречье, где папоротники свешивали с низких прибрежных кочек и полоскали в темной воде свои листья чистого, незамутненного изумрудного оттенка. Там сам свет, сам воздух казался окрашенным в этот цвет. Заречьем назывался противоположный берег речки. Не той, большой, в которой мы купались, а маленькой, протекающей в перелеске возле дома. Собственно, речка – это громко сказано. На картах она именовалась Смолячков ручей, в просторечии носила пренебрежительное название речка-говнотечка, но мы дали ей звучное имя Рио-де-Онотэчко, и Заречье на много лет стало нашей вотчиной.
На подходах к Заречью, на этом берегу, сосны слегка сдавали свои позиции и уступали место березам, под которыми рос невероятно красивый, яркий, бархатный мох. В ямках между березовых корней летом можно было устраивать замечательные домики для кукол – настоящих или сделанных из листьев мать-и-мачехи. Осенью там в изобилии росли сыроежки. Когда на ужин в лагере подавали рыбу или еще какую-нибудь гадость, бабушка уступала нашим мольбам о персональном меню и отправляла в этот лесок за грибами. Прогулявшись по нему минут пятнадцать, вполне можно было насобирать сыроежек, чтобы сдобрить ими сковороду жареной картошки. Иногда попадались и подберезовики.
В само Заречье попасть можно было разными путями. Самый простой – через настоящий пешеходный мост, по которому мы ходили в поселок и в магазин. С одной стороны от моста шумело шоссе с еще одним мостом, автомобильным, с другой речка образовывала заводь и, плавно петляя, скрывалась в лесу. Это вообще была на редкость вертлявая речка. Вид на эту заводь всегда рождал во мне ощущение гармонии и покоя. Это подтверждает тот факт, что сознание определяет бытие – иначе откуда взяться гармонии и покою в маленьком грязном ручейке у шоссе.
Но переходить по мосту считалось дурным тоном, недостойным настоящих партязов. Нормальные герои всегда шли в обход, пробираясь в свои тайные угодья по переброшенным через речку бревнам, скользким камням или огромной катушке от кабеля, неизвестно кем и когда сброшенной в воду. Рядом с катушкой росла черемуха, образовывая свод, и я могла долго сидеть там, окруженная со всех сторон водой, и воображать себя принцессой в зачарованном зеленом замке.
При том, что Заречье занимало не такую уж и большую площадь, оно отличалось совершенно особой атмосферой и разнообразием пейзажей. Были там песчаные отмели, непроходимые ольшаники и черничники под высоченными соснами. Были берега пологие и обрывистые. Был даже карьер на резком изгибе реки. Внутренний радиус образовывал длинный язык полуострова с поросшим лозой и черемухой низким, почти плоским берегом, а внешний – песчаный обрыв. Называлось это место без лишней скромности Гранд-Каньон. В каньоне этом я один раз купалась. Вообще я отличалась склонностью окунаться в самых неподходящих местах типа петергофских фонтанов, не обошла своим вниманием и воды родной Рио-де-Онотэчко.
По весне, когда снег еще не стаял, мы традиционно отправились в Заречье проверить свои родовые имения, а заодно полазать по бурелому и оставшимся сугробам. Главное было не промочить ноги, чтобы не влетело от бабушки. Но тут я была на коне – огромные дедовы резиновые сапоги выше колена, под которые бабушка намотала мне тройные портянки, чтобы скомпенсировать неподходящий размер, гарантировали от любых неожиданностей. Речка пенилась и бурлила, выходя из берегов по поводу весеннего таяния снега. Полуостров в излучине Гранд-Каньона затопило, привычные броды вышли из строя. Но не беда – мы нашли перекинутое через речку бревно. Перебраться по нему – пара пустяков. Там, где требовалась не физическая сила, а ловкость и лазучесть, я была в авангарде и первой решительно ступила на бревно. Меня не мог остановить ни мох, ни скользкая древесина, ни размер сапог. Увы – оказалось, что бревно не лежит, а плавает на воде, и я вместе с дедушкиными сапогами, бабушкиными портянками и своей решительностью плавно ушла по пояс в ледяную мартовскую воду. Что самое забавное – на обратном пути я ничуть не замерзла. Мысль о грядущем возмездии согревала меня не хуже той водки, которой та бабушка потом растирала мне те ноги.
Другим, самым любимым и желанным путешествием был пеший поход в Зеленогорск. Восемь километров по узкой асфальтовой велосипедной дорожке, идущей между шоссе и заливом. Желтеющая слева от шоссе Гора Смерти…
Этим летом я шла по той же дороге уже со своим сыном. Какие-то дачки совсем прогнили и обрушились, какие-то переквалифицировались в шикарные базы отдыха. От поста ГАИ осталась бетонная коробка с граффити и каким-то националистическим лозунгом. К особняку, как и раньше, не подойти: его выкупили, отреставрировали и теперь там, видимо, отель с охраной и видеокамерами на въезде. Есть такие места, да и люди, которые всегда манят издали. К ним невыносимо хочется приблизится, но – не дано. Остается утешать себя тем, что в этом, должно быть, есть высший смысл. А так же тем, что велосипедная дорожка по-прежнему петляет между сосен, речка под мостом так же стремительно перекатывается по камням, памятник летчику Серову стоит где стоял, и в обновленном парке крутятся те же самые карусели. Даже стекляшка-мороженица на развилке дорог сохранилась, и в ней все так же можно угоститься отличным пломбиром.

@темы: я, тексты

Дочка приготовила мне на ДР шикарный торт. Самое шикарное в нем то, что кроме меня такие торты никто не любит Так что я его, наверное, в одно литсо скушаю. Ночью причем готовила... пока я спала. Она третью неделю сидит дома - на самом деле она здорова, только голоса нет, поэтому ЛОР ее не выписывает. Потому я практически скинула ей всю готовку. На ДР мелкого, бывший совсем недавно, тоже она готовила.
А центральный ребенок занял 4 место на российских соревнованиях по скалолазанию на скорость. Теперь у него 2 взрослый разряд.
А мелкого в субботу пойду в школу записывать.

А еще я давно обещала выложить фотки ремонта, который мы делали в детский. Его можно, наконец, считать законченным - в прошлые выходные я купила одинаковые горшки для цветов)) А не так давно мы наконец повесили римские шторы.
много фоток комнаты
До ремонта было примерно так



Поменяли мы абсолютно все, кроме паркета. Мебель, люстру, шторы. Поставили мальчишкам две кровати-чердака. Надо сказать, что средний ребенок принимал самое активное участие в планировке и вообще дизайне.

Стало примерно так. Общий вид.





Собственно кровать-чердак и стол под ней. Первая - у мелкого, вторая - у старшего.





(Зеленое - это обклеенная фото-обоями обратная сторона шкафа-купе, который отгораживает проходную комнату и превращает ее в почти отдельную)

Окошко с цветочками в одинаковых горшочках, бугога))



Ретро-машинки напротив входа и ненавистное пианино

@темы: я, мамское, фотоохота, всякоразное, баппское

Поскольку я не могу сказать ничего остроумного в связи с национальным праздником, выложу-ка лучше очередных цветочков...



Мой псевдояпонский уголок)) Хотя фикус вполне себе японский, а бугенвиллея, если отойти и прищуриться, может сойти за азалию...


еще фотокТе же яйца, вид сбоку


Фуксия





Это я наконец-таки пообрезала нафиг привела в порядок кактусы у дочки в комнате



Ну и традиционная грядка на подоконнике...

@темы: цыточки

Все тут пишут пять случайных фактов о себе... Мне вот тоже чтение ф-ленты навеяло желание написать факт. Странный достаточно, имхо. Зато один

читать дальшеЯ вот никогда не испытывала чувства ревности в отношении мужчин. Более того, если предмет моих воздыханий предпочитал другую девушку, то я как правило испытывала к ней некую нежность и восхищение даже, причем самое искреннее. Например, с самой моей давней, еще школьной, приятельницей мы как раз познакомились на этой почве. Где тот мальчег, который предпочел меня ей - ни я, ни она уже не знаем, но мы с ней до сих пор общаемся.
Даже когда я узнала, что мой муж... мне больше не муж - я испытывала очень богатую палитру эмоций, но ревности среди них не было.
Единственным человеком, которого я страшно ревновала, была моя самая первая подруга юности. Ревновала я ее, само собой, к другой ее подруге. И это было нереально сильное чувство. И неприязнь к сопернице тоже была очень сильной. И очень долгой, надо сказать. При том, что романтических отношений там нигде не было. Чисто дружеские.
С тех пор я больше никогда не привязывалась к женщинам, у меня не было настоящих подруг, хотя я, сами знаете, много и с удовольствием общаюсь с представительницами своего пола.
Интересно, с чем это может быть связано?

@темы: я, ф-моб

Флешмоб от  Alex.de.

Суть флэшмоба: Выбираете жертву из ПЧ (5 штук) и заставляете его:
1. Постить фотографию любимого мужчины - актера, певца, политика, шоумена и проч.
2. Постить фотографию мужчины, которого он(а) не переносит.
3. Фотографию кумира детства.
4. Открыть любой поисковик и запостить первую попавшуюся фотографию любого мужчины.
5. Запостить фотографию по вашему заказу. Мой заказ - мужчину, то есть актера, фильмы с которым можешь пересматривать только потому, что там есть он.

1. Любимый мужчина

читать дальшеСолист группы АукцЫон Леонид Федоров, которого вы тут уже много раз проматывали встречали на видео.


2. Совсем нелюбимый мужчина

читать дальшеРоуэн Аткинсон, которого я не люблю даже больше, чем Джима Кэрри.


3. Кумир детства. 14 лет - это же детство?

читать дальшеВиктор Цой, солист группы Кино


4. Первый попавшийся мужчина.

читать дальшеНу, во всяком случае, первый попавшийся одетый мужчина по запросу "фото мужчины"


5. Актер, фильмы с которым я могу пересматривать только ради него.

читать дальшеКак уже понятно, я никогда не фапала на актеров. Только на музыкантов. Это - исключение.


Насильно салю только  inei-grap, хочу посмотреть на твоего начальника Остальных могу осалить по желанию.

@темы: ф-моб

Такой она была пару дней назад. Теперь все изменилось, она еще подросла, но на улице такая мерзость, что снимать ничего не хочеццо.
Зато расцветает бугенвиллея и фуксия вся в бутонах, они вот-вот полопаются. Все воскресенье пересаживала цветы в детской комнате. Теперь у нас там наконец-то есть ремонт, римские шторы и цветы в одинаковых горшках!

читать дальшеКинза, самая длинная из всех.


Мелисса с чудными резными листочками.


Базилик (справа) самый толстый и орегано, самый густой


и вся компания вместе.

@темы: фотоохота, цыточки

@музыка: БГ, Никита Рязянский

@настроение: ...и был день первый...

@темы: не мое

Господа, кто в ворде работает. Такой вопрос.
читать дальшеМне надо сделать грамоту. Фоновая картинка+текст (не спрашивайте, почему в ворде - так просят )
Картинку я сделала, даже нашла способ вставить ее фоновым рисунком (не подложкой, так она выцветает, а именно четким рисунком) Через "Разметка страницы - Цвет страницы - Способы заливки - Рисунок" Рисунок вставился и автоматически появляется на каждой странице документа.
Но он, сцуко, ведет себя крайне странно. Т е при масштабировании страницы размер листа меняется, а размер фонового рисунка нет. На предпросмотре перед выводом на печать показывает, что рисунок больше страницы раза в 4 (влезает только кусок) При печати наоборот печатает много маленьких рисуночков на листе, таким орнаментом плоскостным
Я, конечно, уже морально готова тупо вставить эти картинки как рисунки за текстом, но интересно же, что с этим делать.
Помогите кто чем может!

@темы: работа, ворд, сцуко, хитрый

@музыка: больше нет

@настроение: больше нет

@темы: сквозь дыру в моей голове